От "животного магнетизма" к охлотелесуггестии.

Ярошевский М.Г.

Журнал “Вопросы психологии”, 1994, № 3, стр. 27-37.

Во все времена вокруг несовместимых со стандартами рационального мышления психических феноменов возникал ажиотаж. Особенно во времена социальных тревог, утраты привычных ориентиров, придающих жизни относительную стабильность и надежность. Возникает ощущение иррациональности того, что происходит, его принципиальной непредсказуемости, идет ли речь о внешних событиях или же о собственном организме, образ которого с детства складывается с учетом знаний, связанных с такими науками, как анатомия, физиология и ориентированная на них медицина. Для взбудораженного сознания наступают дни, когда расшатываются испытанные вековым опытом стереотипы. Нашему сознанию присуща прогностическая функция. Оно в каждый момент как бы "забегает вперед", опираясь на эти стереотипы. Когда же они начинают отказывать, когда нарастает угрожающая существованию непредсказуемость будущего - ближайшего и отдаленного, - создается почва для веры в чудо. Эта вера представляет собой механизм психологической защиты личности, ее обороны от стрессов и страхов, придавая ее зыбкой жизни прочность. Надежда на чудо порождает острую потребность в чудотворцах, применительно к обществу - в социальных лидерах, применительно к личности - во врачевателях тела и души.

Издавна известно, что среди операциональных средств врачевания важнейшими являются прямые межличностные контакты между врачом и пациентом - как вербальные, так и невербальные, к разряду которых относятся внушение и гипноз. Применяются они с древнейших времен. В писаной же истории западной медицины первую главу принято ассоциировать с движением, инициатором которого был австрийский ученый Франц Месмер (1734-1815).

Начав свою карьеру как философ, он под влиянием Парацельса представил картину Вселенной в виде потоков флюидов (физических истечении), посредством которых планеты воздействуют на человеческое тело. Последнее в свою очередь пронизано магнитными флюидами, надлежащая пропорция которых в организме обеспечивает здоровье, а дисбаланс, вызванный тем, что в нервной системе блокируется их нормальный ток, влечет за собой болезнь. Поскольку, согласно Ф. Месмеру, организм врача также "намагничен", то он способен возвратить течение флюидов в организме пациента к норме с помощью магнитных пластинок или производимых руками "магнетических пассов". В 1776 г. Ф. Месмер встретился со священником по имени Гасснер, который убедил Ф. Месмера, что человеческие руки способны служить таким же средством "животного магнетизма", как и металлические пластинки. Свое учение о том, что живой организм обладает свойствами, сходными с присущими магниту, Ф. Месмер назвал животным магнетизмом. Но не это представление, восходящее к натурфилософским фантазмам XVI в., преломившихся сквозь призму идей ньютоновской физики, а терапевтическая практика Ф. Месмера стала источником острейших контраверз.

Ф. Месмер проповедовал свое учение вначале в Вене. Там же он демонстрировал впервые целительную силу "животного магнетизма". Однако неслыханную популярность и знатных покровителей он приобрел лишь в Париже, и не только потому, что этот город был в те времена интеллектуальным центром мира. Расцвету "животного магнетизма", или, как его стали называть, месмеризма, благоприятствовал социальный климат Франции. Напомню, что Ф. Месмер приехал в Париж в канун Великой французской революции, когда общественно-идеологическая ситуация становилась все более накаленной, когда нарастало всеобщее брожение умов, обычно сопряженное с душевной неустроенностью, стрессами и тому подобными обстоятельствами, служащими причиной симптомов, которые мы ныне называем психосоматическими расстройствами. Если в Вене Ф. Месмер, по существу, подвергся остракизму, то в Париже к нему стали стекаться толпы страждущих всех сословий. Сразу появились и последователи, увлекшиеся лечением с помощью "животного магнетизма". Используя нехитрое приспособление в виде лоханки, наполненной металлическими опилками, из которой торчали прутья, он сажал вокруг нее пациентов, которым якобы передавались через эти железные прутья "магнитные" влияния. По свидетельству пациентов, они после этих сеансов испытывали "кризис", вслед за которым наступало излечение. Авторитет Ф. Месмера как целителя стремительно рос. Очевидно, что сеансы, о которых идет речь, представляли собой феномен не индивидуального, а массового внушения и гипноза.

Огромная популярность Ф. Месмера взбудоражила королевский двор. По указанию Людовика XVI была создана королевская комиссия (в нее вошли такие звезды науки, как А. Лавуазье и Б. Франклин), чтобы определить, не является ли Ф. Месмер шарлатаном. Резкие протесты против "животного магнетизма" последовали со стороны медицинской корпорации, лишившейся пациентов, особенно именитых и состоятельных. Королевская комиссия не отрицала фактов излечения больных. Она отвергла теоретическое обоснование лечения - версию о "животном магнетизме". Не ему, согласно вердикту комиссии, обязаны больные своим выздоровлением, а "воображению". Король создал еще одну комиссию, представившую секретный доклад, в котором утверждалось, что учение Ф. Месмера представляет собой угрозу для общественной морали. Ф. Месмер, спасаясь от нападок, покинул Париж и уехал в Швейцарию. Но его последователи продолжали энергично пропагандировать и практиковать месмеризм. Одним из них был артиллерийский офицер маркиз де Пьюсегюр (1721-1825). Совместно с братом он загипнотизировал своего садовника, наблюдая при этом феномен, названный впоследствии постгипнотическим внушением. Он нашел, что, используя гипноз, можно общаться с человеком и давать ему указания, выполнение которых способно улучшить его состояние.

В дальнейшем Пьюсегюр начал утверждать, что не только человеческая рука, но и деревья могут быть "магнетизированы". Поэтому, находясь около них, больной излечивался. С целью опровергнуть эту версию Б. Франклин провел опыты со страдающими от некоторых болезней крестьянами, сообщив им, что деревья магнетизированы, хотя в действительности никаких манипуляций над ними не проводилось. Тем не менее этого было достаточно, чтобы терапевтический эффект у стоявших под этими деревьями лиц оказался таким же, как у Пьюсегюра. Как и в случае с Ф. Месмером, Б. Франклин объяснил данный эффект "воображением". Ф. Месмер стремился постичь указанные явления в пределах физикалистской (ньютоновской) парадигмы. Свойства физического тела - магнита представлялись ему достойным кандидатом на роль естественной причины "неестественного" с точки зрения официально признанной медицины исцеления от психогенного, как мы теперь понимаем, недуга. Сколь фантастической с нынешних позиций не представлялась бы месмеровская картина болезни (блокировка гармонического течения флюидов в нервной системе), она служила для него необходимой опорой постижения наблюдаемых фактов в адекватных научным стандартам той эпохи детерминистских понятиях, без того чтобы опускаться до уровня шаманства, кликушества, колдовства, ибо на людей просвещенного XVIII в. загадочные манипуляции руками сами по себе не смогли бы оказать терапевтического влияния. Люди должны были знать, в чем заключается особая сила этих рук, поверить в то, что они "намагнетизированы". Месмеризм утверждал, что эта сила коренится в реальных процессах, происходящих в физической природе. Подобное утверждение вполне устраивало лиц, убежденных в том, что имеется естественный миропорядок. Казалось, что Ф. Месмер действует от имени точной науки (тем более что он имел две "настоящие" ученые степени - доктора философии и доктора права). Кроме того, его действия и в самом деле снимали у пациентов симптомы, с которыми официальная медицина со всеми ее прописями справиться не могла. И мнилось, что зримая практика подтверждает не месмерову (как мы вправе теперь считать - психотерапевтическую) процедуру, а общую теорию "животного магнетизма". С позиций сегодняшнего дня, когда широко разрекламированы и вошли в обыденное сознание сенсационные сведения по поводу "феномена Д" (Джуны), манипуляций Чумака и ему подобных, мы без труда находим параллели с тем, что происходило в конце XVIII в. По-прежнему за основание предполагаемых чудесных исцелений принимается не действие "духов" или каких-либо иных сверхъестественных, потусторонних агентов, ибо в этом случае сознание современного человека, хотя бы и полуобразованного, оказалось бы обладающим своеобразным иммунитетом по отношению к "чудотворцам", а влияние реальных материальных процессов, не выпадающих из физической картины мира, изначально в ней представленных, но только не полностью (учитывая неисчерпаемость этой картины и историческую ограниченность научного познания) постигнутых.

Теперь уже не магнитные флюиды, а, в соответствии с современной терминологией, особые поля, или излучения, приняли на себя роль физических агентов, пронизывающих человеческий организм своим имеющим целительные свойства действием. Для Ф. Месмера, мыслившего человека в единстве с мирозданием, между потоками флюидов в макрокосме вселенной (включая планеты) и микрокосме организма различий не существовало. Согласно же представлениям современных целителей, их организм излучает особую биоэнергию, которую они могут концентрированно направлять на организм или больной орган. Они заявляют о себе как о субъектах биофизиотерапии, не идущей ни в какое сравнение с применением известной "бездушной" физиотерапевтической аппаратуры, поскольку сами являются живыми аппаратами, расходующими свой запас энергии, который иссякает при "переливании" в других людей. (Естественно, что и расплата за трату жизненных сил должна быть больше, чем за обычное расходование электроэнергии в физиотерапевтическом кабинете.) Их уверенность в способности излучать биоэнергию столь прочна, что они берутся даже за ее передачу посредством электромагнитных колебаний, используя технические средства, которых не было во времена Ф. Месмера (телефон, радио, телевидение). Я не касаюсь вопросов биоэнергетики и биофизики. Философские соображения дают основание предполагать, что законы физики, оставаясь физическими в любых объектах, в поведении биологических объектов ведут к качественно новым эффектам. Как известно, в настоящее время в Российской Академии наук разрабатывается вопрос о физических полях биологических объектов, и это, быть может, обогатит и физику и биологию новыми представлениями. Применительно к нашей теме важно другое: апелляция к физическим природным процессам, или силам, как главной детерминанте изменений в организме, влекущим за собой устранение патологических явлений. Именно это, невзирая на обусловленное своеобразием лексики разных времен различие в терминах, роднит месмеризм с "джунизмом", "чумакизмом" и другими вариантами "объяснения" терапии, исходя из версии о биополях, или особой биоэнергии.

Вместе с тем, как мы видели, попытки возложить ответственность за наблюдавшиеся Ф. Месмером и его последователями феномены на воздействие физических факторов (особых флюидов) были опротестованы именно теми, кто имел об этих факторах самое надежное знание (А. Лавуазье, Б. Франклин). Не вдаваясь в полемику по поводу самих феноменов, они пришли к выводу, что их истинная причина лежит не в области физики, а в области психологии.

Я уже упоминал, что Б. Франклин доказал это экспериментально (на людей, поверивших в то, что дерево "намагничено", само по себе утверждение об этом оказывало положительный эффект). Б. Франклин говорил о "воображении" как главной детерминанте. Но при этом нужно учесть следующее. Во-первых, "воображение" возникало посредством убеждающих в "намагниченности" суждений, следовательно, использования речи как решающего фактора. Во-вторых, внушение должно было иметь предпосылкой предварительное знание о том, что магнетизм оказывает целительное действие. Поскольку Б. Франклин ставил свои опыты над крестьянами, рискуем предположить, что месмеризм в ту пору прочно "обосновался" в обыденном сознании, подобно тому как в язык наших современников вошел термин "биополе" и многие допускают возможность положительного воздействия этого "биополя" на здоровье. В-третьих, убеждение исходило от сведущего человека (авторитет Б. Франклина - человека из народа, великого ученого, изобретшего громоотвод, посла революционной Америки во Франции - был тогда огромен). В-четвертых, в отличие от Ф. Месмера, считавшего что физические воздействия, идущие из внешней среды, гармонизируют физические процессы внутри организма ученые - сторонники решающей роли психологического фактора оставляли без внимания вопрос о происходящих в организме как телесной системе изменениях, притом изменениях, внешне наблюдаемых и материальных.

Между тем дальнейшее развитие этой проблематики*1 неизбежно направило внимание на эту сторону дела Наряду с физическими и психологическими факторами в игру вступил физиологический. На первых порах это было связано с расцветом френологии. Ее основатель, Ф. Галль, был, как и Ф. Месмер, австрийским врачом, который в своих анатомических занятиях напал на мысль о том, что умственные силы человека размещены в различных извилинах больших полушарий головного мозга. К этому присоединялась гипотеза, что развитие отдельных участков мозга влияет на форму черепа, и потому ощупывание отдельных участков ("шишек") его поверхности позволяет диагностировать индивидуальные способности человека. Поскольку месмеризм предполагал, что руки оказывают "магнетическое" воздействие, то практиковавшие его любители стали утверждать, что ощупывание "шишек" имеет наряду с диагностическим терапевтическое значение. Такой поворот привлек внимание к особенностям деятельности мозга при гипнотизировании - технике, которая очень давно практиковалась при врачевании безотносительно к учению о "животном магнетизме", в частности на Востоке. Успехи "церебральной физиологии", которыми отмечена середина прошлого века, переместили акцент с физического объяснения на физиологическое. Популярность месмеризма резко упала.

Произошел и сдвиг в терминах. Вместо месмеризма в язык вошел термин "гипнотизм". Новое слово было изобретено английским хирургом Дж. Брэдом. Его главная книга называлась ""Нейрогипнология", или Разумное объяснение нервного сна, рассматриваемое в отношении к "животному магнетизму" месмеризма и иллюстрируемое многочисленными случаями его "нервного сна" успешного применения с целью облегчения и лечения болезни". То, что Дж. Брэд называл "нервным сном", описывая процедуру, посредством которой он вызывается у Пациента (заметим, что эта процедура сходна с ныне применяемой), вскоре получило у него имя нейрогипноза, а затем и просто гипноза. Обращение к внешнему "магнетизму" оказалось излишним, и в качестве решающих условий выступили реакции пациента: фиксация глаз на блестящем объекте, расслабление мышц и другие действия, отнесенные Дж. Брэдом, в духе сложившихся к тому времени естественнонаучных представлений, на счет нервной системы. (Не случайно поэтому он говорил первоначально о "нервном сне" и "нейрогипнозе", соединив в последнем словосочетании древнегреческое "гипноз" (сон) с понятием о его нейрогенной природе.)

В следующем поколении врачей представление о нейрофизиологической основе гипноза получило прочное основание в работах "Наполеона неврозов" Ж. Шарко (1825-1893), который, однако, отнес гипноз к разряду патологических явлений. Я не буду рассматривать широко известную дискуссию между парижской школой Шарко и другой французской школой - нансийской (А. Льебо, Г. Бернгейм). Последняя, считая гипнотический сон подобным нормальному, вновь обратилась к психологическому объяснению, акцентировав фактор внушения в качестве производного от межличностных отношений, которые возникают между гипнотизером и гипнотизируемым. Тем самым на первый план выступила психосоциальная природа гипноза. Поскольку же последний применялся в целях лечения, то и в медицинском лечении, где доминировала анатомо-физиологическая установка, наметился категориальный сдвиг в направлении признания "законности" психологического фактора и правомерности психотерапии как одной из разновидностей терапии, которой следует заниматься профессионально, подобно тому как профессионализм (со всеми его официально признанными стандартами) служит непременным условием занятий другими формами врачевания (тогда как со времен Ф. Месмера психотерапевтические по своей сути процедуры беспечно применялись лицами, не имевшими никакой медицинской подготовки).

Между тем введение психотерапии в круг медицинских дисциплин наталкивалось на существенное препятствие. Имея дело с организмом, эти дисциплины опирались на естественнонаучное, прошедшее экспериментальный контроль знание о его анатомо-физиологических особенностях и механизмах.

Психотерапия же таким знанием не располагала.

Если обратиться к нынешней ситуации, то нетрудно убедиться в том, что в нашей стране над представлениями о физиологическом механизме гипноза и внушения довлеет традиция, восходящая к некоторым высказываниям И.П. Павлова. Под влиянием этой традиции возникают мифологемы, создающие видимость естественнонаучного, детерминистского объяснения явлений, о которых идет речь.

С целью доказать, будто "только учение И.П. Павлова о внушении и гипнозе окончательно лишило гипнотические явления той нездоровой таинственности, с которой они ассоциировались во все времена", приводятся павловские слова: "Внушение есть наиболее упрощенный, типичнейший условный рефлекс человека" [1;151]. Неужто, подводя внушение под понятие об условном рефлексе, мы причинно объясним (и к тому же окончательно!) этот сложнейший психофизиологический, межличностный, социопсихологический, культурно-исторический феномен, за которым скрыты различные - осознаваемые и неосознанные - уровни психической регуляции поведения? Как свидетельствует американский гипнолог Д. Ниемен, современные клинические исследования гипноза являются не более продвинутыми, чем проводившиеся столетия или более того прежде [8;192]. Известно, что с расширением объема понятия падает его содержание. С универсализацией понятия об условном рефлексе теряется его детерминистское предназначение.

Не честнее ли было бы сказать, что о физиологических механизмах внушения и гипноза науке известно немногим более того, с чем столкнулся венский доктор Фрейд, когда в конце прошлого века предпринял попытку набросать схему нейродинамических процессов в головном мозге? К тому времени в качестве практикующего невропатолога он уже детально ознакомился с различными школами в трактовке и практике гипноза, с его использованием в терапевтических целях. Именно благодаря наблюдению за поведением лиц, проходивших лечение гипнозом (в частности, за феноменом постгипнотического внушения), он, воспитанный на идеалах естественных наук - гистологии, физико-химической физиологии и др., круто изменил общее направление своего анализа невротических симптомов (главным образом у истериков). Отказавшись от физиологических объяснений (не отрицая их, а считая делом будущего), он обратился к психологическим факторам, к психодинамике и "психоэнергетике" поведения личности*2. Эти факторы, как уже отмечалось, давно выступали в различных пробах понимания клинических случаев и причин благотворного воздействия на пациентов процедур внушения и гипноза.

Принципиально же новым во фрейдовском взгляде на психическое стал отказ от отождествления его с интеллектуальными процессами. Ведь именно такого понимания придерживались в своей работе врачи, считавшие, что при гипнозе и внушении пациенты находятся под влиянием внушаемые им идей, т.е. интеллектуальных образований. 3. Фрейд переместил акцент на скрытые, неосознаваемые влечения - "кипящий котел" аффектов как мотивационных зарядов, образующих остов личностных структур, формирующихся в детстве по законам трансформаций либидо, которое выступило в психоанализе в качестве главного объяснительного понятия. Это придало новое содержание и вопросу о характере межличностных отношений при гипнозе и внушении, которые включали механизм трансфера - переноса на психотерапевта эмоционального отношения к значимым для него другим людям (прежде всего родителям).

Тем самым пересматривалось традиционное отношение врач - пациент, считавшееся диадическим. В структуре этого отношения оказывались представленными другие персоны, неосознаваемо переживаемый образ которых невротик переносит на врача, становясь благодаря этому восприимчивым к воздействиям последнего (будь то внушение или гипноз). Если 3. Фрейд, по существу, преобразовал идеи французских исследователей гипноза и внушения в концепцию, согласно которой в психической организации личности изначально представлена своего рода "малая группа", то Густав Лебон (1841-1931) в работе "Психология толпы" (1895) распространил эти идеи на большую, но неструктурированную группу, каковой является толпа. В ней поведение индивида, согласно Лебону, отличается внушаемостью, родственной наблюдаемой при гипнозе. Вовлеченным в толпу присущи иррациональная (инфралогическая) ментальность, игнорирование принципа противоречия, отсутствие критичности, подверженность влияниям вожака.

3. Фрейд солидаризировался с Г. Лебоном, утверждавшим, что, оказавшись в толпе, индивид подчиняется ее психологии, выраженной в регрессии к примитивному уровню поведения, который отличается повышенной внушаемостью, утратой рационального контроля, инстинктивным подчинением "вожаку", идентификацией с ним и др. Из этого явствовало, что гипноз и внушение представляют собой феномены своего рода социальной "археологии" поведения, снижающей в человеке индивидуально-личностное начало [5]. Заметим, что 3. Фрейд, первоначально практиковавший (совместно с И. Брейером) гипноз как главное средство лечения истерии, в дальнейшем отказался от этого метода. Возможно, что это произошло не только потому, что он не смог использовать его столь мастерски, как И. Брейер, но и по другим основаниям: при гипнозе внушаются команды, исходящие от врача, а это способно оказать блокирующее воздействие на спонтанные, свободные от внешнего давления тенденции личности. Во всяком случае, в последующие десятилетия вновь и вновь вспыхивали споры о совместимости психоанализа и гипноза. Первый, безусловно, стал доминирующим направлением в психотерапии на Западе. В СССР после короткой вспышки интереса к психоанализу в 20-е гг. он оказался под запретом как несовместимая с советской идеологией концепция. Думаю, что не только философские постулаты фрейдизма (отнесенные самим 3. Фрейдом к области "метапсихологии") послужили причиной запрета. Эпоха сталинщины низвела человека до "винтика" огромной государственной машины, для которой безразличны многомерность душевного мира индивида, конфликтность отношений между желаемым и должным, роль психических травм и т.п. - все то, на чем сосредоточился фрейдизм.

Неудивительно поэтому, что в те времена психотерапия была оттеснена на далекую периферию интересов как психологии, так и медицины. Конечно, реальные обстоятельства вынуждали обращаться к проблеме неврозов, но официально одобренная версия требовала ограничиться павловским учением*3, поскольку механизм условного рефлекса представляется адекватным идее машинообразности поведения*4, а разработанная И.П. Павловым новаторская модель экспериментальных неврозов (кстати, возникшая, по свидетельству самого И.П. Павлова, под впечатлением одного описанного 3. Фрейдом клинического случая) без остатка сводила психогенную конфликтность поведения к сшибке нервных процессов возбуждения и торможения.

В настоящее время с изменением в нашей стране социально-исторической ситуации нарастает процесс обостренного переживания личностью смысла своего бытия в утратившем стабильность мире. Идет поиск перспектив защиты и укрепления своей идентичности в сочетании со стремлением противостоять обрушившимся невзгодам путем выхода за пределы резко ослабленных официальных структур. Обостряется интерес к отличным от традиционных представлениям о психике (в официальной науке альфой и омегой являлись понятия о сознании, об одномерной психике, об общественно полезной деятельности).

Отныне множество людей обратили взоры к такому могучему средству коммуникации, как телевидение. На домашнем экране, наряду с колдунами, астрологами, девицами, общающимися с дьяволом, и другими фигурами, которые пришли в век атома, космоса и компьютеров из средних веков (когда, кстати, в отличие от сердобольного Гостелерадио, их сжигали), появились благообразные врачеватели. Они оперируют наукообразными версиями о биополях, используют психологические термины (такие, например, как "установка") либо, безмолвно манипулируя руками, внушают, что заряжают зрителей, а заодно и различные предметы, подносимые к экрану, целительной энергией.

Высокая чувствительность к их манипуляциям возникает в связи с движением, получившим звучное, но вряд ли адекватное название телепсихотерапии. Не будем спорить о термине, а попытаемся рассмотреть существо дела. Прежде всего следует отметить прямо-таки фантастическую популярность сеансов телелечения. Конечно, она была бы недостижима без такого средства массовой коммуникации, как телевизор, благодаря которому А. Кашпировский, А. Чумак и другие смогли войти в каждый дом. Но разве не очевидно, что самого по себе появления данных персонажей на телеэкране недостаточно для того, чтобы приковать к нему интерес миллионов людей различного уровня интеллектуальности, профессиональной подготовки, различных половозрастных характеристик и т.п.? Этот интерес, конечно, сопряжен с такой глобальной личностной ценностью, как здоровье. Низкий уровень медицинского обслуживания, недоступность курирования со стороны специалистов высокого класса, отсутствие эффективных лекарств и т.п. - все это, казалось бы, можно компенсировать простым включением телевизора.

Но для понимания сенсационно успеха "телецелительства" мы не можем ограничиться ссылкой на несостоятельность Минздрава. История преподает нам уроки, относящиеся не к соматическим, а к социальным аспектам "эпидемической" популярности внушения и гипноза. Мы имели возможность убедиться в этом в связи с распространением месмеризма, когда в Париж накануне революционного взрыва стекалось множество людей уверовавших в целительную силу магнита и "намагниченных" рук. На явление "телепсихотерапии" следует взглянуть не только с точки зрения свойств целителя и используемых им средств, но и под углом зрения психологии, в частности психологии масс, социальной психологии. Именно так обстояло дело во времена триумфа месмеризма при переходе от гипнотизации индивидов к массовому гипнозу: ему охотно подвергали себя лица, связи между которыми носили случайный характер. Если применить современный термин, то эту форму воздействия на людей можно было бы назвать групповой психотерапией. Психология вовлечённых в нее лиц обусловлена процессами, которые происходят в общественном сознании в конкретных исторических условиях. Известно, что в нашей стране оно десятилетиями было пронизано духом патернализма, верой во всемогущество "отца народов". Люди старшего поколения помнят, каким потрясением для большинства стал март 1953 когда, лишившись этого "отца", народ, казалось, остался беззащитным, беспомощным. И это несмотря на все ужасы сталинщины, о которых миллионы знали не понаслышке. Но и после этого патернализм, поддерживаемый идеологическим аппаратом партократии, по инерции давал о себе знать, хотя идентификация с личностью, эту систему персонифицирующей, из-за неприглядных качеств этой личности становилась все менее влиятельным фактором. Нарастали цинизм, "двойная мораль", своего рода расщепление сознания с распадением его планов на "цензурный" и "для внутреннего пользования". Впрочем, и в этом случае работала самоцензура, неизменно сопряженная с одним из изученных 3. Фрейдом механизмов - рационализацией, в частности поиском "разумных" оправданий для неправедных поступков, для молчания вопреки голосу совести. Все это создавало внутреннюю напряженность, снижало силу Я, дезинтегрировало личность. Нарастало отчуждение от социальной жизни, от ее структур и норм, воспринимаемых как чуждые и враждебные личности, не желающей более служить объектом манипулирования и все более "взрослеющей". Крушение прежних ценностей, утрата социальной почвы, чувство одиночества - все это ведет к саморазрушительному поведению, последствия которого таят опасность душевной катастрофы, осознания своей жизни как неудавшейся. В таких условиях открывается широкий простор для возникновения различных психосоматических заболеваний. Отсюда и потребность избавиться от всего комплекса душевных и телесных расстройств, порождаемых отчуждением, посредством идентификации с личностью, способной оказывать "магнетическое" воздействие на организм с целью исцеления*5.

Идентификация предполагает две формы отношений между индивидом и объектом-образцом, которому он уподобляется: это проекция как наделение другого своими желаниями и чувствами и интроекция как вбирание в себя психического образа другого человека. Мы видим, что есть основания рассматривать идентификацию как способ преодоления отчуждения. Вместе с тем видится и иное. Идентификация и отчуждение, детерминируя события и состояния внутреннего мира личности (и, конечно, ее поведения), имеют глубоко социальный генезис. В эпоху, когда обнажается несостоятельность прежних социальных норм и ценностей, придававших ожиданиям и поведению определенность, когда в силу этого возникают ощущения беззащитности, страха, тревоги (с их негативным влиянием на соматику), появление на доступном всеобщему обозрению телеэкране личности, сулящей надежду на благополучие, соответствует жизненной потребности в том, чтобы иметь опору в значимом другом, идентификация с которым становится каналом преодолевающей отчуждение связи. Следует, однако, отметить, что преодоление отчуждения индивида от других людей, достигаемое путем раппорта (т.е. особой связи между гипнотизером и гипнотизируемым), носит при гипнотизации особый характер, поскольку в этом случае происходят сужение сознания (тогда как истинное преодоление отчуждения достигается путем всемерного расширения сознания), потеря чувствительности к любым воздействиям, кроме исходящих непосредственно от гипнотизера, в зависимость от которого попадает гипнотизируемый. Зависимость избавляет от необходимости самостоятельно принимать решения и действовать, что является слишком дорогой ценой для личности, для ее собственного Я. Идентификация в этих условиях коррелирует с патерналистским сознанием, поскольку возвращает личность к ранним стадиям ее онтогенетического (и, возможно, филогенетического) развития, когда ее мир оберегался другими людьми, требующими от нее в обмен готовность к безапелляционному послушанию. Из опыта психологов, использовавших гипноз, явствует, что гипноз тренирует у больного пассивную установку, и, поскольку гипнабельность возрастает от сеанса к сеансу, внушаемость становится устойчивым свойством личности, препятствующим тем самым ее самоутверждению и самоактуализации. Поскольку же творчество представляет собой глубоко личностный процесс, попытки его стимулирования путем гипнотического внушения вызывают сомнение.

Для преодоления отчуждения идентификация должна стать достаточно мощной и прочной. Телеэкран открывает для этого возможность, поскольку, во-первых, он придает высочайшую социальную санкцию образу и голосу того, кому он предоставлен (ведь экран обращен к десяткам миллионов людей, ко всему миру), во-вторых, телевосприятие создает иллюзию самого непосредственного интимного общения с человеком, который обладает всенародно, а то и всемирно признанным авторитетом. Эта особенность "фамильярного" отношения зрителя к личности на телеэкране иронически описана в одной из песен В.С. Высоцкого:

Есть телевизор -
Мне дом - не квартира,
Я всею скорбью скорблю мировой.
Грудью дышу я, всем воздухом мира,
Никсона вижу с его госпожой.
Вот тебе раз - иностранный глава
Прямо глаз в глаз, к голове голова
Чуть пододвинул ногой табурет,
И оказался с головой тет-на-тет.
Как убедить мне упрямую Настю -
Настя желает в кино, как суббота.
Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящику для идиота.
Ну да, я проникся,
В квартиру зайду,
Глядь - дома Никсон и Жорж Помпиду.
Вот хорошо, я бутылочку взял,
Жорж - посошок, Ричард, правда, не стал...

Этот авторитет и достоверность сообщаемой с экрана информации подкрепляются множеством зримых свидетельств: чтением писем и телеграмм, выступлениями лиц, искренне утверждающих о силе целителя, поведением присутствующих в зале лиц, впадающих в гипнотическое состояние от словесных внушений, которые к тому же сопровождаются расслабляющей музыкой.

Такое сочетание высокой социальной санкционированности телеинформации с ее интимно-личностной адресованностью создает особый феномен. Её можно было бы назвать охлотелесуггестией. В этом неологизме греческое слово "охлос" (толпа) объединено с представлением о суггестивном воздействии телеинформации.

Г. Лебон в своей концепции психологии толпы понимал под толпой стихийно возникающую неструктурированную, гетерогенную социальную общность, образуемую индивидами, которые, увлекаемые вожаком, непосредственно "заражают", суггестируют друг друга. 3. Фрейд, развивая эту концепцию, акцентировал роль идентификации с "высшей личностью", репрезентирующей систему ценностей.

"Охлос", создаваемый телеэкраном подобно лебоновскому образу толпы, неструктурирован и гетерогенен. Однако, в отличие от этого образа, он образуется лицами, между которыми нет никакого связующего звена, кроме ничего не ведающей о них телеперсоны, с которой они склонны себя идентифицировать и только поэтому оказываются подверженными его суггестивные воздействиям.

Робкие попытки ученых-медиков противостоять этим воздействиям свелись к подсчету случаев, когда они либо позитивно, либо негативно сказались на соматике телезрителей. Однако без внимания научного сообщества остаются психологические эффекты охлотелесуггестии, затрагивающие весь строй личности, в особенности же её глубинные, неосознаваемые структуры. Безудержен поток мелькающих на всех телеканалах носителей "биоэнергии", будто бы излучаемой с экрана. Хотя очевидно, что не физическая природа этих волн, а передаваемые ими смыслы способны влиять на жаждущие чуда, смятенные души.

И дело не только в огромных мутных волнах обскурантизма, захлестывающих эфир. В условиях "экзистенциального вакуума", созданного крушением прежних общественных идеалов, охлотелесуггестия снижает силу Я, критическое и рациональное отношение к миру, препятствует самоактуализации творческого потенциала личности. Возникают новые способы манипулирования сознанием, таящие опасность его социальной деградации. Примером может служить последняя избирательная кампания, когда приемы охлотелесуггестии умело использовал В. Жириновский, хотя неграмотно было бы только этим объяснять итоги выборов. Он оперировал формулами, применяемыми в сеансах гипноза, а также ловко использовал созданный охлотелесуггестией образ А. Кашпировского как великого целителя, представив его как первого и главного члена своей партии, хотя сам А. Кашпировский от этого отказался. Тем не менее Жириновский в качестве аккомпанемента к своим телеречам крутил ролик с Кашпировским, что могло оказать влияние на определенную часть электората. Но разве без экрана этот персонаж, как и остальные телецелители, телепрорицатели и телечудотворцы, мог бы войти в каждый дом на огромных российских пространствах?

Очевидно, что весь этот круг проблем, имеющих огромную общественную значимость, психологическая наука игнорировать не вправе. Оставляя их без внимания, она своим безразличием к ним предоставила возможность новым "властителям дум" без страха и совести "решать" сложнейшие психотерапевтические и психодиагностические задачи, насаждая суеверие и нанося своим жертвам реальный вред. При этом вред наносится и самой науке психологии. Ведь рецепты биоэнергетиков, экстрасенсов и весталок от инопланетян прописываются "от имени и по поручению" психологии. Тем самым в общественном сознании насаждается ложный образ ключевой науки о человеке. До каких же пор профессиональные психологи, заняв удобную позу зрителей, безразличных к происходящему на экране, будут созерцать это социально опасное шоу?

Литература.

1. Гримяк. Л.П. Резервы человеческой психики. М., 1989.
2. Давиденков С.Н. Неврозы. Л., 1963.
3. Elliotson J. Numerous cases of surgical operations without pain in the Mesmeric State. L. 1843.
4. Freud S. Project for the scientific psychology // Standard Edition of the Complete Works of Sigmund Freud. V. 1. L., 1966.
5. Freud S. Group psychology and the analysis of the Ego // Ibid. V. 18. L., 1959.
6. Le Bon G. Psychologie des foules. Paris, 1985.
7. Murphy G., Kovach J. Historical introduction to modem psychology. N. Y., 1972.
8. Nemian J. History, hypnosis and psychosomatic medicine // Бессознательное: Природа, функции, методы исследования: В 4 т. / Под общ. ред. А.С. Прангишвили, А.Е. Шерозия, Ф.В. Бассина. Т. 2. Тбилиси, 1978.

Примечания.

*1. Идеи месмеризма набирали в первой половине прошлого века сторонников за пределам Франции (в Англии, Германии, затем в Соединенных Штатах). Возникали общества тех, кто проповедовал и практиковал "животный магнетизм". Среди английских месмеристов наибольшую известность приобрел доктор Дж. Эллиотсон [З], соединивший "магнетизирование" с вошедшей в моду френологией и издававший журнал "Френомагнет". В нем описывались сотни пациентов, которых лечили с помощью "магнетизма" не дипломированные доктора, а любители - непрофессионалы, большей частью бескорыстно.
Движение, приобретшее интернациональный характер, неизменно встречало резкую критику и обвинение в шарлатанстве со стороны официальной медицины.
*2. Термин "психоэнергетика" употребляется здесь метафорически и никакого отношения к понятию о физической энергии не имеет.
*3. Об этом вынуждены были писать даже такие выдающиеся неврологи, как С.Н. Давиденков [2].
*4. Чтобы отграничить условные рефлексы человека от рефлексов других существ, И.П. Павлов, как известно, ввел представление (выданное не самим И.П. Павловым, а лишенными собственных идей апологетами за особое учение) о двух сигнальных системах, но при этом утверждалось, что они регулируют поведение по одним и тем же законам.
*5. Вводя в психоанализ понятие об идентификации, 3. Фрейд особое внимание уделял этому механизму при интерпретации процессов, посредством которых ребенок усваивает образцы поведения значимых других людей. Эти процессы происходят бессознательно и носят характер аффективной (эмоциональной) связи. Между идентификацией и патерналистским сознанием (в систему которого включено ожидание защиты от "патера" - отца) просматривается связь.

Справка:

Ярошевский Михаил Григорьевич (1915-2001), доктор психологических наук (1961), почетный академик Российской Академии образования (1993) и действительный член Нью-Йоркской Академии наук (1994).

Окончил Ленинградский государственный педагогический институт им. А.И. Герцена (1937), поступил в аспирантуру, стремясь, как и его учитель С.Л. Рубинштейн, заниматься методологическими проблемами психологии. Однако вскоре был арестован и провел около года в тюрьме. В деле по обвинению в антисоветской деятельности вместе с ним проходил и Л.Н. Гумилев, дружеские отношения с которым сохранялись еще долгое время. После освобождения Ярошевский переехал в Москву. В 1945 г. защитил кандидатскую диссертацию “Учение А.А. Потебни о языке и сознании” и продолжил совместную работу с С.Л. Рубинштейном, по рекомендации которого он начал работать в Институте философии АНСССР. Однако развернувшаяся кампания борьбы с космополитизмом привела к необходимости отъезда из Москвы в Таджикистан, где Ярошевский проработал до 1965 г. В этот же период он опубликовал одну из лучших своих работ “Проблема детерминизма в психофизиологии XIX века” (Душанбе, 1961), которая легла в основу его докторской диссертации, защищенной в 1961 г.
С 1965 г. Ярошевский работал в Институте истории естествознания и техники АН СССР, где создал и в течение многих лет возглавлял сектор, занимающийся психологическими проблемами научного творчества. В последнее десятилетие его научная деятельность была тесно связана и с Психологическим институтом РАО.
Изучение трагически оборвавшейся деятельности (а часто и жизни) многих российских ученых дало Ярошевскому основание ввести в научный оборот новое понятие “репрессированная наука”, а также поставить вопрос о необходимости восстановления полной и адекватной картины развития российской психологии, искаженной вследствие многих идеологических штампов. Материалы о жизни и творчестве отечественных ученых, накопленные Ярошевским, показали, что прекращена была деятельность не только тех, кого арестовали и расстреляли, но и тех, кто остался, но не смог продолжить свою работу в первоначально задуманном направлении. Он предполагал обобщить этот материал в новой книге “Психология в терминах драмы”, которая, к сожалению, так и не была написана.