Какайды - поселок (Джаркурганский район Сурхандарьинской области Узбекской ССР), расположен на левом берегу Сурхандарьи, в 18 км от железнодорожной станции Джар-Курган на линии Термез-Душанбе).

        Какайды - военный аэродром в 40 км северо-восточнее Термеза. Эксплуатируется более 60 лет. В советское время (особенно в период афганской войны 1979-1989 гг.) был одной из ключевых авиационных баз ВВС в Средней Азии, интенсивно использовался боевой авиацией. ВПП - бетон (2200х50 м). Аэродром предгорный. Одновременно могут базироваться до 80 самолетов.

        После окончания МАТИ меня в конце лета 1968 года вызвали в военкомат и… замели в армию на два года. Дело в том, что в институте на военной кафедре мужиков обучали устройству и обслуживанию самолетов МиГ-19, т.е. готовили из нас техников самолетов. Выпускники института имели звание младшего лейтенанта. Выпускники военкомата получали звание лейтенанта и плацкартный билет в один конец сроком на два года. Приехав в штаб части (в моем случае в/ч 22000, г. Ташкент), мы из "инженеров-лейтенантов ВВС" моментально превращались в так называемых "двухгодичников". Оттуда штабной чин направлял таких как я "в плинтус" (на карте во всю стену Какайды находились практически на плинтусе). Вот так я оказался в забытом богом уголке Песочницы - "родимой" Азии.
        За что забривали нас в 1968 году? Вспомните, 21 августа 1968 г. в Чехословакию ввели советские войска. Наш народ начал роптать. Опасаясь беспорядков, Москву от излишней молодежи решили "почистить". А тут шикарный повод – надо хоть чуть-чуть восстановить разогнанную Хрущевым авиацию (он считал, что все проблемы можно решить ракетами). И начали отлавливать выпускников институтов…
        Какайды (русские говорили Какайты или Кокайты) – для военных "ссыльный" гарнизон. В эту раскаленную дыру отправляли служить, как правило, либо безмозглых новичков (включая двухгодичников и само собой рядовых), либо за что-нибудь проштрафившихся офицеров. Среди гражданских преобладали уголовники на поселении (т.е. после отсидки, которых опасно возвращать в Русь), ну и, естественно, "бабаи" (ударение на вторую "А", т.е. узбеки).
        Первый месяц армия не знала, что делать с двухгодичниками (не солдаты, морду не набьешь), и мы (таких было примерно человек 15) просто пьянствовали. Вскоре нас сгуртовали и отправили на два месяца в учебный центр в Луговой переучиваться на МиГ-21. Вернувшись, мы закрепились за самолетами и "технарили".
       На взаправдашнем аэродроме мне всё было в диковинку. Вспоминается дебют перед коллективом – первое дежурство при командном пункте (КП). Приказывают: вертолет на подходе, встреть и посади на такую-то стоянку. Помчался, встал точно посередке и загодя замахал флажками подлетающему "сараю". Он завис метрах в двадцати надо мною. Машу и тыкаю флажком ровнехонько себе под ноги. Машина висит. Снова машу и показываю, куда садиться. Вдруг из вертолета  высунулась разъяренная, красная с натуги голова и, перекрывая рев винтов, зазвучал витиеватый мат-перемат. В сокращенном переводе смысл монолога заключался примерно в следующем: "эй ты, … (дорогой товарищ) с флажками, убирайся на… Поймаю, прибью к…" Ощутив серьезность просьбы, отбежал подальше. Потом, по пути в командный пункт, мы примирились. Помогли мои искренние дилетантские вопросы и неприкрытая лесть.
        Два года службы были не простые. Наиболее памятное, о чем никогда не забудется, - это круглосуточные сидения в "дежурном звене" – два-три самолета на спецстоянке. Рядом домик для отдыха летчиков и технарей (комнаты разные, каждая со своим входом). Скучась не приходилось. Нехорошисты (американцы. Кажется из г. Пешавар, Пакистан) на дню по несколько раз (бывало и по паре десятков раз) слишком близко подлетали к границе, нашим летчикам объявлялась вторая готовность (трусят одетые из "дома отдыха" к самолетам). Несколько раз в неделю их самолеты чиркали по границе (для нас первая готовность – летчики в самолете, ждут команды "взлет"). Раз-другой в месяц залетали на нашу территорию, углубляясь иногда до 100-200 км. В таких случаях, конечно, взлет и погоня. А что дальше, коль догонят, как прикажут с КП! Так, в частности, начиналась 1 мая 1960 года погоня за американским летчиком Ф. Пауэрсом. Догнали, но вернулись (естественно не сами, а по приказу с земли), т.к. керосина после "боевого разворота" на возвращение уже не хватило бы.
        Через Какайды, например, гнали МиГ-21 в Египет (война Израиля с Египтом и Сирией началась 5 июня 1967 года). В 1969-1970 годах мне не раз приходилось смывать советские опознавательные знаки, сделанные гуашью, и рисовать арабские на новеньких самолетах, которые наши летчики перегоняли в Африку. Вообще говоря, летчики попасть в "загранку" буквально рвались. Это давало не только повышение звания, но и серьезный шанс перевестись служить в Россию.
        Чего стоят встречи с летчиками из Афганистана, когда они к нам прилетали в дружеские командировки для обмена опытом! Обычно гарнизон был увешан плакатами на тему о бдительности, т.к. граница совсем рядом. Перед самым прилетом афганистанцев все плакаты менялись на прославляющие любовь и дружбу СССР с дорогим соседом. Любая встреча с "друзьями" кончалась тем, что мы их "21-ым" обязательно (!) меняли покрышки, полностью проверяли всё, что можно, и, если надо, ремонтировали, особенно шасси. Совершенно не понятно, как они при посадке не пробивали стойками крылья! Глядя на зверское плюханье любого из них, можно было запросто получить инфаркт! Пока мы хлопотали над "ненашенскими" самолетами, друзей сажали в грузовики и везли по аулам. Там афганистанцы скупали в магазинчиках всё железное: утюги, ведра, кастрюли, пружинные кровати и пр. Потом мы с огромным удовольствием наблюдали, как они накупленное грузили в транспортник, грызясь за каждый килограмм. Почти всегда наше командование было вынуждено звонить в Москву за разрешением слить из их самолета часть топлива, т.к. вес барахла существенно превышал допустимый, а перелет через границу всего-то несколько десятков километров. Разрешение, конечно, давали, и транспортник, как обожравшийся слон, со слышимым (так нам казалось) скрипом уползал куда-то на юг.
        Особенно интересен 1969 год. На границе с Китаем сплошная муть – официально писали о большой драке за остров Даманский. На самом деле китайцы подтягивали свои войска ко всей границе с нами, особенно много их набралось вблизи Казахстана (в китайской пехотной дивизии насчитывалось в 10 раз больше пушечного мяса, чем в нашей). Набралось их там по более миллиона, каждый из которых гораздо лучше любого нашего солдата владел личным оружием. Об этом, как водится, в газетах не писали (только про Даманский). Кроме того, начало бузить узбекское население. В те времена вооруженные патрули (из нашего полка) день и ночь бороздили Какайды и Джар-Курган. И тем не менее несколько своих солдат и офицеров мы нашли зарезанными… Сделать было ничего нельзя, т.к. офицеру патруля полагался пистолет с одной обоймой, а пара солдатиков должны были обходиться кулаками.
        Забавный эпизод из тех времен. Офицерик из наших (двухгодичников), маленький пухленький, с пистолетиком и двумя солдатиками был днем в патруле по Джар-Кургану. В один прекрасный момент их окружила толпа молодых узбеков и начала задираться. Боясь, что побьют, а ещё хуже, что отнимут пистолет, ребята рванули наутек в отделение милиции, находившееся не так далеко. Солдаты впереди - молодыми оленями, офицерик сзади семенил колобком. Узбеки за ними, растянулись цепочкой. Чувствуя, что первый узбек того гляди схватит, офицерик, выхватив пистоль, резко остановился и повернулся к догоняющему. Тот от неожиданности, толком не остановившись, упал, по инерции пролетел под ноги офицерику и завопил, закрыв голову руками. Наш со страху начал палить практически вертикально вниз. Хотите - верьте, хотите - нет, выпустил всю обойму и… не попал ни разу! Потом влетел в милицию. Милиционеры рассказывали, ваш был белый, как мел, затвор в заднем положении, кинулся к своим солдатикам обниматься – мол, удачно спаслись.
        Мне самому однажды поздней ночью довелось взаправду попалить, выручая какого-то солдатика, возвращавшегося с танцев из самоволки. Стелилась кромешная тьма, так что никто ни в кого не попал – ни я в них, ни они в мой патруль. Только противно дробь над головой шуршала. Удовольствие получили потом, когда после скрупулезной проверки выяснили, что все штаны патруля остались сухими!
        Был случай, даже по тем временам уникальный. Иду с ребятами домой из гарнизонного открытого кинотеатра. Слышу странный гул, смахивающий на топот. Подошел, пригляделся. Вроде бы толпа солдат бежит. Заметил знакомого механика, подозвал, спрашиваю, "куда и зачем…" Отвечает: "Иди лейтенант домой. Всё нормально. Это наши дела." Утром построение полка и начался поиск зачинщиков. Дело было в следующем. Вечером бабаи крепко избили нескольких солдат. Одному из них удалось вырваться и добежать до казарм. Батальон обслуги (без офицеров) поднялся как один по тревоге, намотал ремни на руки пряжками наружу и молча помчался в поселок. Прошли цепью через Какайды, вытаскивали из домов всех (от стариков до детей) и нещадно лупцевали пряжками. Дело подсудное, но виноватых, естественно, не нашли. С того дня бабаи стали фантастически вежливыми. Бывало идешь по поселку, а каждый бабай, заметив тебя издали, останавливается и непрерывно кланяется, пока не пройдешь мимо. Больше наших они никогда не задевали.
        В августе 1969 года наш авиационный полк перелетел под город Аягуз (Семипалатинская область Казахской ССР). При перелете из Какайдов в Аягуз разбился молодой летчик Архузен Валерий. Заблудился над горами, керосин стал кончаться, решил сесть вдоль берега какой-то горной речушки, длины не хватило, врезался в скалу, самолет поперек кабины порвало, Валерку тоже. А ведь он совсем недавно приехал в гарнизон с беременной женой из Харьковского училища и лишь успел "облетаться" на спарке, да сделал несколько простейших самостоятельных вылетов.
        Технарей перевозили туда на транспортниках, вокруг вились наши 21-ые. Зачем? Чтобы китайцы не ссадили раньше времени. Любопытно (в иллюминаторы было видно), что практически до самого Балхаша вся земля была усеяна, как оспой, капонирами с танками и прочей техникой. Как нам потом сказали, если бы китайцы поперли, то мы не смогли бы их остановить несколько недель.
        В районе Аягуза полк обосновался на тайном аэродроме (засыпанная песком бетонка). Две недели шли боевые действия против китайцев. Официально считалось, что ведутся обыкновенные учения. Технари заряжали пушки, подвесные "катюши", вешали бомбы, а летчики отвозили добро китайцам, правда, передавали с шумом и треском. У супостатов приличной авиации тогда почти не было, так, чуть-чуть МиГ-15. Да и те не показывали носа. Но всё же один самолет мы умудрились потерять – на взлете форсаж отказал (при этом самолет резко просаживается) и бедолага оземь. В ночи столб огня до неба. Летчик, на удивление, оказался жив. Отделался огромной черной шишкой во весь лоб (долго ходил без фуражки) и трясущимися руками (два-три месяца не здоровался, стыдливо прятал руку за спину).
        Соседний полк (г. Мары) потерял двоих. Как? Дошли слухи, что американцы ловко летают на малых высотах. Начали спешно учить своих. А как известно, на вираже скорость резко падает. Если этого не знать, то можно заскользить на крыло и вниз, а там… песок рядом - в пустыню упасть, как в воду кануть. Не сыщешь! Вот так двое и нырнули, пока полеты не прекратили до окончания разбирательства.
        В те времена по стране гулял такой анекдот, наиболее точно отражающий отношение народа к происходившему в 1969 году на китайской границе.
        Заметка из газеты "Правда": "ТАСС уполномочен заявить!
        Вчера мирно пахавший родную землю советский трактор "Беларусь" был подвергнут нападению со стороны китайской границы. В агрессии приняли участие более ста тысяч китайцев. По команде председателя колхоза полковника Кошкина мирный советский трактор отразил нападение врага беглым огнем из 150-миллиметровой оглобли и, включив форсаж, вышел на околоземную орбиту. Самочувствие трактористов хорошее, все бортовые системы трактора функционируют нормально.
        Маршал сельского хозяйства Иванов в ноте китайскому правительству заявил, что в случае повторения подобного инцидента СССР будет вынужден вывести на поля, граничащие с Китаем, всю свою уборочную сельхозтехнику, в том числе стратегические мирные сенокосилки "Дружба" с вертикальным взлетом и посадкой".
        Немного о тамошней армейской жизни. Климат резко континентальный. Это означает, утром в открытых грузовиках ехали на аэродром (километров 6-8), стуча зубами и кутаясь во что попало. Через час раздевались по пояс и обливались потом. В раскаленный самолет залезть не обжегшись было невозможно. Термометр внутри ГСМ-ки показывал порой более 80 градусов.  Самым опасным для технарей и механиков  было зачехление самолетов, т.к. в свернутые чехлы (там чуть прохладнее) заползала всякая нечисть – змеи, фаланги, иногда скорпионы. Прежде, чем взять чехол, его трусили либо палкой, либо далеко вытянутой рукой.
        Вообще говоря, район Какайдов считался самым "змеиным" местом в Союзе – их там много и разных. Я видел, наверное, все, за исключением кобры. Гюрзу, эфу или "прыгунов" через несколько месяцев бояться перестал, просто немного отходил в сторону, чтобы дать им возможность уползти (от эфы лучше смыться – слишком быстрая и агрессивная, как стерва). Гюрзы частенько заползали даже в подъезды гарнизонных зданий, в которых жили офицеры. Был случай, один летчик после пьянки проснулся в подъезде почти в обнимку с пригревшейся гюрзой. Заорал так, что бедная змеюка от ужаса подавилась своим раздвоенным языком. Степень ядовитости змей зависит от сезона максимум – весной, минимум - осенью и зимой. С фалангой хуже, она не ядовитая, но в любой момент может быть заражена "трупным" ядом. Осенью на ученьях под Ашхабадом нашего капитана-оружейника фаланга укусила в указательный палец. Палец раздуло, аж в стакан не влезал. Я однажды утром, вылезая из палатки, вытащил из своих трусов фалангу, размером с ладонь. Не укусила, но потом все смеялись надо мной до самого дембеля (слава богу до него оставалось всего три недели).
        С фалангами солдатики забавлялись. Бывало, оторвут ей две-три ноги и бросят рядом с подземным муравейником (на поверхности видны только несколько дырок-входов). Муравьи тут же накидывались на врага. Фаланга убежать не могла и отчаянно дралась. Вертелась на одном месте, мгновенно перекусывая пополам ближайшего муравья. Пока фалангу прикончат, вокруг неё образовывался довольно высокий вал  муравьиных трупов.
        Муравьев встречаются в основном два вида. Крупные, сантиметровые с вертикально торчащим таким же сантиметровым хвостом. Живут в степи. И очень мелкие, живут поближе к людям. Вывести их из дома чрезвычайно трудно. Харч спрятать от них почти невозможно. У нас в кухне был их муравейник. Так вот, даже если кастрюлю с супом или тем более с компотом подвесить на расчалках посреди комнаты и плотно закрыть крышкой, утром на поверхности содержимого всё равно окажется толстенный слой муравьев.
        Ещё в нашей квартире жил маленький варанчик (по крайней мере мы его так называли). Удивительно потешная тварь. Если неожиданно застать его посреди комнаты, то он мгновенно притворялся мертвым. Можно было свободно брать его в руки, вертеть рассматривать – тряпка тряпкой. Положишь на пол, отвернешься, займешься делами. Каким-то образом он ощущал, что на него не смотрят. Откроет один глаз, через некоторое время второй. Если опасности не чувствовал, вскакивал и, забавно ковыляя, мчался в укромный угол. Только снова к нему повернешься, он брык и снова фирменный труп… Очень любил, подлец, сидеть на окне. Любимый деликатес – мухи, ловил их с легкостью. На окне он людей совершенно не боялся, лишь бы руками не цапали. В открытые двери и окна не сбегал, поэтому мы считали его своим (ручным).
        Однажды я поймал черепаху (их там множество), прозвал её Жеригелькой – в честь вреднючего замкомполка по технарской части, подполковника Жеригели. Почти каждый вечер ради смеха зверюгу выгуливал. Если она чуть отползала в сторону, я орал во всю глотку: "Жеригелька, ЁТМ, куда зараза помчалась! Изловлю, пепельницу из тебя сделаю!" (У взаправдашнего Жеригели дома действительно была пепельница из черепахового панциря). Народ во дворе восторженно хохотал. Подполковнику донесли, меня  вызвал в штаб замполит и очень вежливо просил сменить имя черепахи. Я уперся, ссылаясь на то, что она очень привыкла, а резкая смена имени может дурно повлиять на черепашью психику, и в конечном счете на наследственность. Дети могут стать уродами или работниками ТЭЧ.
        Почему он меня недолюбливал? Посмеялся я над ним при всех. Дело было так. Лежала на аэродроме группа технарей в тенечке под самолетом и травила байки, как обычно про баб, автомашины и рыбалку (других тем в природе не существует в принципе). Подошел Жеригеля, послушал и решил выпендриться. Давайте, говорит, придумывать друг для друга вопросы по устройству Мига. Кто задаст самый заковыристый, тому почет и уважение. Долго слушал я это вяло текущее умничание, потом решился встрять. "Мужики, вопрос всем, а как связаны между собой передний конус с хвостовым оперением?" Народ сперва офигел, помолчал, потом начал обсуждать. Темой завладел Жеригеля и стал наводить теорию. Устав, повернулся ко мне и спросил: "Правильно или как там у вас в МАТИ объясняют?" Я ответил: "Связь есть и совершенно непосредственная. Конус с хвостовым оперением соединены посредством фюзеляжа". Послышалось очумелое заикание, от кого-то я получил увесистый пинок и, недовольно повизгивая, улетел под свой самолет (кстати, бортовой номер 29).
        Но, шутки шутками, меня всегда поражала технарская наблюдательность. Они никогда специально не осматривали самолет. Исправный самолет для них - как бы пустое место, вместо самолета существовала только неисправность, они просто направлялись к ней и устраняли. Вспоминается наглядный пример. Потерял я отвертку. Обшарил все вокруг, самолет, вскрывал лючки и пр. Наконец, отчаявшись, решил сдаться начальству – у меня ЧП. В это время мимо (метрах в 20) проходил старый техник. Помахал мне рукой, поприветствовал и, не останавливаясь, сказал: "Чтой-то там у тебя на левой шасси висит?" Я глянул туда и обмер. Проклятущая отвертка висела на самом видном месте!
        Или другой пример, любой техник обязательно поднимет голову, услышав звук садящегося именно его самолета, а не какого-либо иного. Помню, в Аягузе у самолета на взлете уже далеко за полосой отказал форсаж (читай об этом раньше). Вокруг рев движков, автомобилей, крики, ругань. Технари давным-давно полуглухие. Отключился черти где форсаж (как бы нарушился поток привычных звуков) – все до одного замерли и повернули туда головы. Не сговариваясь со всех сил кинулись к полю, там уже мчались грузовики. Люди на ходу впрыгивали в кузовы, помогали влезть другим. И только потом спрашивали, "что случилось". А случилось то, что падая в последний момент летчик успел дернуть ручку на себя, самолет выровнялся, но чиркнул брюхом о землю. Подвесной бак сорвало и он взорвался. Самолету хоть бы хрен и его поволокло дальше, на излете он уперся в бугор, летчик головой о прицел (отсюда и красивейшая шишка). Мужик мгновенно сорвал фонарь, выскочил и бежать (а вдруг рванет). Метров через сто упал и отключился. Там среди колючек мы его и нашли, но сил подвести его к своему самолету у нас не хватило.
        Помимо аэродрома была ещё и частная жизнь. Кормились офицеры в столовой с двумя залами. Один для технарей, второй для летчиков. Отдельная комната с полированной мебелью и хрусталем для штабнюков и приезжих сверхвысших чинов. Кормили, кстати, хорошо, надо отдать должное. Единственное неудобство, если назначен дежурным по губе, то приходилось есть приносную жратву - холодной и из липких мисок. Начальнику губы ходить в столовую не разрешалось, а она была рядом, за учебными классами летчиков. В этом же здании находился и кабинет начальника первого отдела. Если засечет, что из губы топаешь в столовую, то сам загремишь на губу, только в офицерскую (она кажется в Термезе). Правда, мне это неудобство удалось обойти, я для кабинета кагебиста нарисовал огромный портрет Дзержинского, за что он на многие мои шалости закрывал глаза. Однажды, сидя на губе и помирая со скуки, попросил солдатика дать мне пальнуть из карабина. А куда? Усмотрел вдали на крыше штаба ворону и шмальнул в неё. Как ни странно попал. Мои солдатики мгновенно отдраили ружьё и засунули в пирамиду. Вскоре примчались кагебист с вороной, начальство с солдатами, поднятыми по тревоге. Начали обыск, допросы. Я отвел кагебиста в сторонку и объяснил, что это моя работа. Просто хотел хоть раз в жизни стрельнуть из настоящего карабина. Он посмеялся, всех утихомирил, а мне велел зайти к нему в кабинет за патронами для пистолета. Потом я их израсходовал в каком-то овраге.
        Умение рисовать очень помогло мне также в общении с начальником Химдыма. Я ему разрисовал весь гарнизон и аэродром батальными сценами при атомном или химическом нападении на нас противных нехорошистов. Обычно спецы по противогазам выше капитана не поднимаются, а тут за груду картин маслом по жести мужик в момент майора получил. За такой взлет он ухаживал за мной, как за родным. Во все учения, где народ должен был бегать по жаре, меня к финишу на командирском газике подвозили. Если учения были заведомо тяжелыми, мне выделяли солдатика, умеющего играть в шахматы, и прятали нас в бомбоубежище. Там мы в прохладе и с ведром холодного кваса из столовки рубились в шахматы.
        Очень запомнился мне местный кинотеатр – площадка с лавками за высоченным забором. Кино (с десяток и более бобин в железных коробках) показывали так, сначала первую бобину крутили в Какайдах, потом наш кинщик трусцой нес ленту в гарнизонный кинотеатр, показывал её нам, бежал в поселок за следующей и т.д. много-много раз. Смотреть любое кино было довольно нудно. Однажды произошел жуткий случай. Солдат в кинозагон не пускали (им показывали фильмы отдельно), поэтому они смотрели в заборные щелочки, а некоторые с трудом залезали на акации и получали "пайку культуры" сидя на ветках с относительным комфортом. Чтобы понять смысл рассказываемого эпизода, надо знать, что такое азиатская акация. Представьте себе высокое дерево с ветками и стволом, усеянными могучими ветвистыми колючками, некоторые длиной до 40-45 см. Теперь вообразите, как один из солдатиков, сидящий на ветке выше уровня забора, пока кинщик бегал в Какайды, задремал, а в начале очередной бобины, очнувшись, дернулся и... со страшным воем рухнул, натыкаясь в полете на толстенные деревянные иглы. И смех, и грех.
        Тоскливое существование в армии скрашивали мне занятия борьбой самбо и случайное увлечение шахматами. Дело в том, что во время учебы в МАТИ я тренировался в секции самбо, которой руководил Андрей Александрович Будзинский (заслуженный мастер спорта СССР, первый чемпион страны по борьбе самбо, ученик самого А.А. Харлампиева). Заработал первый разряд, тем не менее борьбу бросил и всерьез занялся наукой. Попав в армию, увидел, что на спорт там начальству глубоко наплевать, хотя в гарнизоне есть шикарная спортивная площадка, а на задах - футбольный стадион. Пошел в казарму, спросил солдатиков, кто хочет заниматься борьбой. Откликнулось 10-15 человек. У начальства выклянчил маты и стал тренером  борцовской секции. Дела двигались успешно. Нас заметили бабаи и стали приглашать на свои тои. Бороться там было чрезвычайно трудно. Я не говорю о зверской жаре (несколько минут продержаться терпимо). Представьте себе, каково вертеться на твердом раскаленном пятаке босиком. Да там сквозь сапоги подошвы жжет, а тут голыми ногами! Порой идешь по дороге, а асфальт, как манная каша…
        Между прочим, борьба на любом тое – обязательное мероприятие. На богатые тои съезжаются борцы из разных городов. Призы бывали огромные, даже легковые машины. Однако русских к таким призам не подпускали. Для нас рядовыми призами были либо поясной платок, либо десятка, иногда за красочную схватку можно было получить 25 рублей. Мне, как самому опытному среди наших, за два года удалось выиграть один раз зингеровскую ножную швейную машинку (новенькую), другой - маленького симпатичного барашка. Помню, мы стояли в сторонке с ребятами и думали, что делать с выигрышем. Вдруг к нам подошел старый-престарый щупленький бабай, молча дал нам сто рублей, взял барашка и молча ушел. Мы, конечно не возражали. Позже знакомый узбек нам сказал, что барашек был очень породистый и этих денег вполне стоил.
        Шахматами я занялся совершенно случайно. Прочитал объявление о турнире, нашел доску и потопал. За длинным столом сидел тощий капитан и ждал игроков. Никто (кроме меня) не пришел. Капитан сказал: вот так всегда, боятся. Мы сели с ним в тенечке и начали сражаться. Он выдрал меня, как сидорову козу. Повторил тоже самое без ладьи, потом снял ферзя, не вышло. В конце вечера мы с ним уравнялись в силах – он без ферзя, я без слона. На почве шахмат мы с ним подружились и я рос под его "пинками", как на дрожжах. К концу моей службы капитан (фамилия его, кажется, Белоусов) давал мне фору только коня или слона (в зависимости от настроения). Не завидна была судьба мужика. Играл в силу гроссмейстера, но армейское начальство очень редко отпускало его на соревнования. Так и увял талант под жарким азиатским солнышком.
        Рассказывать о жизни в Какайдах можно до бесконечности. Ярослав Гашек покажется молчуном. Но пора и честь знать – сколько ни дави клаву на компьютере, а жена все равно заставит либо в магазин идти, либо заняться какой-нибудь ерундой. Как ни крути, а рано или поздно есть-то захочется.

Дополнительно, можно прочитать:

Вейник В.А., "Прием в партию", 1973   http://www.veinik.ru/science/any/article/620.html